Деникин попробовал было переметнуться мыслями к грядущему вечеру - однако и они теперь оказались не успокоительны, а тревожны.

***

«Золотая роза» - вот что означало ее непривычное слуху имя, которое Деникин так и не стал переиначивать на русский манер.

- Если это имя, то должны быть и фамилия, и отчество... Или у вас не так?

- Моя фамилия означает «времена года», отца же зовут «Горой» ...

- Выходит, ты золотая роза, цветущая у подножья горы круглый год?

Весьма польщенная, Цинь Кианг кивнула.

- Отчего ты так хорошо говоришь по-русски? - задал Деникин давно интересовавший вопрос.

- Отец привез меня сюда, когда я была совсем ребенком... Мне не минуло и трех лет. С той поры и выучила. Я теперь совсем забыла язык маньчжуров.

- И когда же это произошло?

Кокетливо рассмеявшись, Цинь Кианг игриво хлопнула Деникина по руке теплой ладонью.

- О, недавно! Я еще совсем девочка.

Помощник полицмейстера не взялся бы определить ее точный возраст, но склонялся к тому, что Цинь Кианг не менее тридцати. Однако Деникин, в том числе, в силу собственной молодости, не относился к тем, кто предпочитал юных барышень.

Лениво поигрывая зажатыми в другой руке костями - они только что закончили играть - проститутка предложила:

- Погадаю?

- Только если на что нестрашное, - согласился Деникин.

Цинь Кианг передвинулась поближе к столу и бросила кости.

- Что же там? - поторопил любовник, видя, что она медлит с ответом.

- Много событий вижу, плохих и хороших.

- Что же там хорошего?

- Скоро вас ждет большой успех. Полагаю, он связан с вашей службой.

- Вот уж не думаю... А плохое?

- Потеря, от которой вы никогда не оправитесь.

Деникин засмеялся.

- И все это ты видишь на костях?

- Не смейтесь, - обиделась Цинь Кианг. - Они не лгут.

Близился рассвет.

- Я должен заплатить тебе. Хотя бы сейчас.

- Нет, - с досадой отвечала девица.

- Но отчего ты ни разу не взяла денег? Смотри, решу, что я тебе уж больно приглянулся, - подмигнул Деникин, хотя на душе вдруг отчего-то стало неспокойно.

- Вы и впрямь мне нравитесь, - улыбнулась Цинь Кианг, блестя своими бедовыми глазами, - Но, думаю, в будущем мы сочтемся.

Деникину сразу не понравился ее ответ. Но уточнить не успел - Цинь Кианг запела.

Ее голос не звучал приятно для слуха, однако азиатская мелодия завораживала.

Окончив песню, Цинь Кианг вернулась в постель, остановив Деникина, собравшегося уходить.

Ершов не ошибся: служительницы дома Фаня - по крайней мере, одна - и впрямь, были весьма искусны.

«В будущем мы сочтемся...»

В этих словах скрывалось что-то тревожное... Если Деникин, нервы которого подвергались столь серьезным испытаниям в управе, не заблуждался.

***

Опустошив припасы фельдшера, Деникин вернулся к себе за огородку и там задремал.

Пробудился он оттого, что его голову подняли от стола и поворачивали из стороны в сторону. На такое мог быть способен лишь один человек.

- Ершов... Куда вы уходили с утра?

- Не уверен, что стоит сейчас говорить вам об этом. Вы не в том... настроении, чтобы слушать. И, тем более, о Вагнере.

- Опять, - Деникин сценически схватился рукой за голову.

- Ну вот, и вы со мной согласны.

За огородку заглянул Сомов, который, судя по всему, подлечил нервы куда более, чем Деникин, и теперь едва стоял на ногах.

- Дмитррриий Никколаич... Там госссподин архииитеее...

- Миллер? - удивился Ершов. - Что ему надо? Его дочь нашлась. Кстати, вы слышали о том, что с ней произошло, Деникин?

- Еще как. Мне рассказали о том не менее пяти раз, и каждый - с новыми деталями. Невероятно.

- Да. А я ведь и не догадывался о том, что у вашего предшественника возникла подобная трудность. А ведь я-то за ним следил!

- Барышня сама не лучше тех девок, от кого он заразился...

- Не без того. Наш город сложно назвать добродетельным.

Сомов терпеливо покачивался в проходе.

- Пусть проходит. Передай, и иди домой. Отдохни.

- Спассс...и. Бооо... Дмиииитрр...

- На здоровье. Иди, иди.

Околоточного тотчас же сменил Миллер, дом которого в пылу иных забот полицейские до сей поры так и не обыскали.

Не стоял ли он все время рядом? Если так, то весьма неудобно вышло.

Поздоровавшись и вежливо дождавшись приглашения, архитектор, расправив полы теплого пальто, сел на стул. Его правый рукав был аккуратно наглухо зашит изнутри, и сам он выглядел изрядно осунувшимся, но при всем том не утратил привычного лоска. Этого не отнять.

- Чему обязаны вашим визитом, господин Миллер? - Деникин, вновь почувствовавший тонкий укол зависти, резко перешел к делу.

- Помню-помню, что вы не любите терять время даром, господин Деникин, - обаятельно улыбнулся архитектор.

Не походило, что он пришел в чем-то каяться, как едва не понадеялись полицейские.

- Господин доктор передает вам привет. Он, признаюсь, совсем меня застыдил. Я-то ему сказал, что сегодня день не совсем подходящий, и вам до меня будет недосуг. Однако он и слышать не захотел. Идите, говорит, и все тут. Надобно рассказать обо всем в управу. Как вы могли до сей поры этого не сделать? То, говорит, ваш первый долг, как горожанина. Ну, вы его знаете. А я только давеча из лечебницы вышел. Никакого сострадания, - Миллер снова озарился улыбкой.

Деникин с Ершовым молча ожидали продолжения.

- В общем, я хочу вам поведать о том дне, когда лишился руки, - архитектор приподнял зашитый рукав. - Точнее, о том, как меня ранили, и что я накануне видел и слышал.

Полицейские слушали крайне внимательно, отбросив сторонние мысли.

- В тот вечер я посещал дом Фаня. Ранее я стеснялся говорить об этом, чтобы не навредить репутации - своей и, конечно, дочери, - сделал примечание архитектор. - Спустившись от девушки, я вышел в общий зал, где собралась большая компания. Всех угощал господин полицмейстер. Он изрядно выпил, и говорил громко и много. Я занял крайний столик от выхода на лестницу - это важно - заказал коньяку с водой и лимоном, и, от нечего делать, стал слушать. Господин полицмейстер хвалился своей удачей и сыпал обрывками фраз, которые я, надо признать, не слишком понял. Однако доктор сказал, чтобы нынче я передал вам все, что могу припомнить.